Мир Пратчетта существует по сугубо механическим законам, вне системы ценностей. Смысл - иллюзия, накладываемая на мир человеческим сознанием. Но именно накладывает, т.е. волюнтаристически вносит и делает несуществующее существующим. Человек творит бога, совесть, справедливость и милосердие. И поэтому мир Пратчетта загадочен и непостижим: загадкой является - что именно этот самый человек способен выкинуть в соледующий момент. Но по этой же пичине загадочный мир Пратчетта человечен и способен вобрать в себя даже Антихриста. Добро не предусмотрено структурой мироздания, но вносится туда потому, что человек требует от мироздания добра. Пратчетт - агностик, верящмй в человеческую способность творческого преобразования мира.
Мир Мартина (начиная с космических саг) также лишен смысла: разумеется, у этого мира есть тайна (которой как правило и не пахнет у Пратчетта - или она раскрывается с первых страниц), но эта тайна существует прежде всего потому, что человеку нужна Тайна. Покров иллюзий между ним и миром - как психологическая компенсация, костыль в безблагодатной реальности. Человек идет по миру, ведомый либо животными побуждениями - витальностью, жаждой продолжения рода, агрессией, - либо страхом перед холодной и пустой Истиной, либо (высшие из людей) - любопытством. Однако это любопытство не есть жажда Истины в какой бы то ни было форме (Истина общеизвестна и поэтому не любопытна), по сути это барочное любопытство коллекционера, иногда восторженного, иногда самодовольного, иногда в своем роде альтруистически настроенного, но - коллекционера, нанизывающего бусины чуждых миров и осколков чужих реальностей друг на друга. Это любопвтство столь же пусто и столь же бессмысленно, как и все остальное в мире. Поэтому даже самые поэтичные книги Мартина безумно раздражают: он сам пишет с позиции такого вот бесстрастного наблюдателя, коллекционера. Ему пофигу его герои, и он снова и снова демонстрирует это, загоняя их в ситуации, из которых нет и не может быть корректного выхода. В ситуации, в которых победа заведомо хуже и бесчестнее, чем поражение.
Там, где герои Пратчетта осмеливаются творить из себя целый мир, герои Мартина осмеливаются разрушать. Если Пратчетт агностик, то Мартин даже не атеист - он богоборец нового времени, его романы - воинствующее отрицание смысла, капитулятнство перед временем и энтропией.
При этом любопытно, что и Пратчетт, и Мартин коммерческие писатели. Однако там, где Пратчетт провоцирует читателя на ответственность (или же создает иллюзию, позволяет самоуспокоиться - это как посмотреть), Мартин на самом деле потакает страстям необыдла. Его растущая популярность - это всго лишь "немного яда" Ницше. Прикоснемся к мрачненькому, попробуем на вкус бессмыслицу, поиграем с энтропией, не вылезая из удобного кресла. А потом отправимся спать. Это ведь не наша боль и не наша смерть.