- Оставьте нас, - приказал король.
Берен почувствовал, как в спину дохнуло от бесшумно захлопнувшейся двери. Шагов охранников он не расслышал. но не сомневался – в комнате не осталось никого, кроме них двоих.
Тингол сидел спиной к вошедшему и ворошил угли в камине. Через пару минут, так и не обернувшись, он спросил:
- Итак, зачем же ты пришел в мой дом, о Берен, сын Барахира?
- Тебе известно лучше, чем кому бы то ни было, о король синдар, что я пришел сюда не по своей воле. - ответил Берен. – Тем не менее, я и в самом деле хотел видеть тебя. Я хотел…
- Просить руки моей дочери, Лютиэн, - кивнул Тингол. – Ну конечно же. И дочь моя, вне сомнений, твоему желанию не противится.
Берен ожидал ярости. Ожидал ледяного презрения. Но Тингол был спокоен. Слишком спокоен.
- Что ж, Берен, сын Барахира, я дам тебе свое согласие, - Тингол явно остановился на полуслове, и Берен ждал продолжения – ТАК согласие не дают. - Да, я даю свое согласие, если в качестве свадебного дара ты принесешь мне Сильмарил из короны Моргота.
Вот так, значит. Что ж… Берену было не привыкать к ударам. Даже к таким ударам. И здесь не было Лютиэн – он мог не щадить ее чувства к отцу. Он мог ответить на удар – так, как отвечал всегда.
- Дешево же ценят своих дочерей эльфийские владыки, если меняют их на нолдорские побрякушки! – сказал он медленно, с расстановкой, так, чтобы ни один звук не затерялся в покрывавших стены гобеленах. – Когда я вернусь в твой дворец, король Тингол, в моей руке будет Сильмарил.
читать дальшеБерен поднял глаза и наткнулся на улыбку Тингола.
- Хороший ответ. Красивый. Как раз для легенды. Ты запомни его, Берен. И слова запомни, и то, как ты их сказал. Пригодятся завтра: прикажу это я привести тебя в тронный зал, потребую Сильмарил, а ты мне вот этак при всем народе. Сумеешь повторить?
Берен отшатнулся. Он был один на один с безумцем. Тысячелетним, могучим, непонятным сумасшедшим, и теперь…
- Нет, Берен, я не лишился разума. А жаль, между прочим. Дешево ценю? Во всей Эа было только два сокровища, которые я воистину ценил. Моя жена. И моя дочь. Одно из этих сокровищ ты у меня отнял, о незваный гость моей земли.
- А ты, король, никак собирался держать свою дочь при себе вечно? Или, может быть, дочь потеряна для тебя, потому что посмела полюбить презренного смертного?
- Презренного? О нет. Я, Берен, не только люблю, я и знаю свою дочь. Если уж она полюбила тебя – значит, нашла в тебе то, чего не было во всех этих героях, художниках, мудрецах, что окружают ее в моем дворце. Раз полюбила – значит, ты достоин ее… и сейчас я в этом убеждаюсь. Но ты смертен, Берен, что правда, то правда. Сколько ты проживешь? Пусть ты будешь удачлив в боях, пусть тебя не коснется дряхлость, свойственная вашему роду в старости – уж в этом и я бы смог тебе помочь! – и все равно: сколько ты проживешь? Много если сорок лет, сколько я наслышан о сроках вашей жизни. Сорок лет, целая жизнь для вашего рода, но краткий миг для нас! а потом ты уйдешь навсегда… и моя дочь уйдет за тобой. Уйдет и не вернется, хотя для нас, эльфов, и возможен возврат из-за Предела. Для нас, но не для вас. Своей любовью ты отнял у меня дочь, ты погубил ее, потому что она не сможет пережить тебя, Берен, подумал ли ты об этом?
- Да. – он ответил сразу. Да, он думал об этом… и он нашел ответ. – Да. Я задавал себе те же вопросы, и я хотел отказаться от твоей дочери, король Тингол. Я не думал о твоей боли, уж не обессудь… но ее гибели я хочу менее всего на свете, а ведь мы, смертные, тоже слышали о том, как любят эльфы. Я хотел отказаться. Но то, что происходит с нами, выше моего желания и более моих сил.
- Догадываюсь, - кивнул Тингол. – Можешь мне поверить, я знаю, как это бывает. Все верно, даже миг такой любви стоит тысяч лет без нее. Но вот о чем ты наверняка не подумал, Берен: дай я вам свое согласие, благослови я ваш брак – и жизнь с тобой станет для Лютиен мукой. Молчи… - эльф впервые посмотрел в глаза собеседнику. – молчи. Я объясню. Жизнь с тобой будет для нее мукой потому, что каждый день, каждый миг она будет чувствовать, как те, кого она любила и уважала… жалеют ее. Смеют ее жалеть, понимаешь? Мне ты можешь не объяснять ничего. Я вижу и сам. Но для всех остальных… срази ты сотни прислужников Врага, верни свои земли с лихвой, стань великим вождем среди своего народа – все равно ты останешься для них презренным смертным, который втерся в доверие к прекраснейшей из эльфийских дев, к тому же дочери короля. Презрение, ненависть, зависть к тебе – ты это можешь пережить, не сомневаюсь. А вот жалость… да, найдутся ведь и ЛУЧШИЕ. Мудрые и прекрасные душой. Те, что станут жалеть вас обоих. О, разумеется, они будут… деликатны. Они не проявят свою жалость ни словом, ни делом. Но, думаю, даже ты сумеешь почувствовать, что к чему, а Лютиэн просто не сможет не почувствовать, так уж мы, эльфы, устроены.
И знаешь, Берен, мне тоже жаль. Жаль, что о моей любви слагают песни и легенды, а о вашей не станут. Жаль, что моя любовь могла и может просто быть, а вам с Лютиен каждый день придется доказывать ее существование – другим, тем, кто и права не имеет о ней судить. И вот я подумал, что стоит сделать так, чтобы ваша любовь сама стала легендой. Чтобы те, у кого не хватит ума понять – просто замирали перед ней в преклонении и восхищении. Тоже не бог весть что, но все лучше, чем жалость.
Вот поэтому я и потребовал Сильмарил. Спесивый дурак, посылающий возлюбленного дочери на верную смерть – добывать у Врага Мира прекраснейший из камней, хранящий Предвечный Свет, камень, что меняет судьбу каждого, кто к нему прикоснется хотя бы в помыслах. Отличное начало для сказания, тебе не кажется? И то, что ты решился принять вызов – а ведь ты уже решился – добрый знак: сказание уже складывается вокруг нас. Великое сказание о любви, что прекраснее земель Запада и быстротечнее, чем первоцветы. Это то немногое, что я могу подарить тебе и Лютиэн. Величайший, невозможнейший подвиг – или хотя бы попытку совершить невозможное, решимость это совершить. Гибель… да, скорее всего гибель. Но гибель – ты знаешь – суждена вам в любом случае. А так ты хотя бы будешь знать, во имя чего умираешь. И она тоже.
Берен подошел к очагу и сел напротив короля. Слова рвались с языка, их было много, слишком много… и, должно быть, поэтому он спросил о наименее важном.
- И завтра, в тронном зале, ты выставишь себя таким вот дураком?
- Ну да, - весело ответил Тингол. – Почему бы и нет? Мнение моих любезных поданных, равно как и тех, кто будет спустя столетия слушать сказания о вас, мне, как у вас, аданов, говорят, по причинное место. А Мелиан поймет меня. Лютиэн… надеюсь, что поймет тоже. Со временем. Сейчас, конечно, мне придется посадить ее под замок, чтобы она не рванула за тобой следом. Все равно сбежит, конечно, когда придет время, и не вздумай говорить, что не примешь ее помощи. Примешь, потому что эта помощь придет к тебе ВОВРЕМЯ, как последнее спасение – или Лютиэн не дочь своей матери! Вот только не знаю, спасет ли. Не думаю, если честно. Пить будешь? – король извлек откуда-то глиняную бутыль немалого размера и пару чашек без ручки.
- Наливай, - ответил Берен, сын Барахира.